Отрывок главы "Русские дворяне в Эмсе”
Американец и цыган
На свете нравственном загадка,
Которого как лихорадка
Мятежных склонностей дурман
Или страстей кипящих схватка
Всегда из края мечут в край,
Из рая в ад, из ада в рай,
Которого душа есть пламень,
А ум - холодный эгоист.
Под бурей рока - твердый камень,
В волненье страсти - легкий лист.
Так писал о Толстом поэт Вяземский, уловив, пожалуй, главные черты человека, доставлявшего в свое время немало хлопот людям, его окружавшим. В истории рода Толстых (не знаю как сейчас, но тогда, при жизни) имя Федора Ивановича вспоминать не любили. Он позорил славный род своим скандальным характером и непредсказуемым поведением, не соответствующим графскому титулу. Картежник и гуляка, дуэлянт и путешественник, патриот и сорвиголова, по отзыву племянника Льва Толстого «необыкновенный, преступный и привлекательный человек». Федор Толстой, прозванный Американцем, - в истории личность довольно известная. Не тем, конечно, что он совершил что-то полезное для «любезного Отечества», а «подвигами» совсем другого характера. Легенды о нем живут до сих пор и множатся на радость читателям. Среди этих «сказаний» уже трудно разобраться, где заканчивается правда и начинается откровенное вранье. Многое из написанного не сходится, излагаемые факты противоречат друг другу, даже в переизданных воспоминаниях родственников (к примеру, С.Л. Толстой «Ф.И. Толстой»; М. Каменская «Забытая книга»), где каждый утверждает, что слышал о Федоре Ивановиче именно так, как рассказывает. А как оно было на самом деле и было ли вообще, сегодня разобраться уже не представляется возможным.
Летом 1803 года из Санкт-Петербурга на трехмачтовых шлюпах «Надежда» и «Нева» отплывала кругосветная экспедиция под началом капитан-лейтенанта Ивана Крузенштерна. Как помним - первая в России. Путешествие серьезное, отбор экипажа - тщательный. Графу Федору Толстому двадцать один, и он поручик Преображенского лейб-гвардии полка, к экспедиции не имел никакого отношения и плыть никуда не собирался. Зато собирался его двоюродный брат и тезка - другой Федор Толстой, будущий знаменитый художник. Но он обнаруживает вдруг (но окончании Морского корпуса, странно даже), что сильно страдает морской болезнью, и просит брата отправиться в кругосветное путешествие вместо него. Как уж там они договаривались — неизвестно, только Толстых поменяли. По иронии судьбы в списки экспедиции Крузенштерна Толстой был внесен в качестве - читаем в документе: «молодой благовоспитанной особы».
В том, что он оказался на корабле прославленного путешественника, ничего удивительного нет. В этом поступке молодого графа - ключ к его характеру. Он не ищет событий - они сами находят его. Он не рассчитывает последствий, не прикидывает выгоды, не взвешивает опасности - он просто входит в ситуацию и располагается в пей вольготно и удобно, как барин в кресле. Ему все равно где быть, в какой стране, в каком социальном классе, в каких обстоятельствах - везде он в себе уверен и везде он хозяин жизни. Толстой не ограничивает себя мыслями о невозможности того или иного поступка. Это герой Достоевского считал, что если Бога нет, то все позволено - для графа Бог есть, но позволено все равно все.
Уже через несколько дней плаванья графу стало скучно в замкнутом пространстве корабля и он начал придумывать себе и другим развлечения. Прежде всего, в одном из портов Толстой купил себе самку орангутанга - и подружился с ней. Зрелище графа, гуляющего но палубе «Надежды» в обнимку с обезьяной, деморализующим образом действовало на команду, которая чуть не падала с мачт от смеха. Крузенштерн терпел все это недолго и сделал выговор молодому офицеру. Толстой выговоров не терпел - и отомстил командиру. Однажды, когда Крузенштерн отплыл на берег, он завел обезьяну в его каюту, усадил в кресло за судовой журнал и показал ей, что можно делать чернилами в этом журнале. Обезьяна старалась, писала до возвращения хозяина каюты. Вернувшись на корабль, обычно спокойный, уравновешенный и интеллигентный Крузенштерн пришел в ярость...
Во время стоянки на Маркизских островах Толстой завел себе еще одного друга - туземного царя Танега Кеттонове. Граф, царь и орангутанг, с утра запершись в каюте, целый день распивали ром. Правда, непонятно, на каком языке общались, по только после этого па следующий день к кораблю приплыли около ста женщин племени. Крузенштерн, боясь бунта, согласился поднять их на корабль. Матросы в эти дни занимались любовью, а графу «под музыку оргий» мастер-туземец делал татуировку но всему телу. Но и на этом забавы Толстого не закончились. Большой любитель псовой охоты, он швырял с борта в море палку и кричал царю: «Пиль! Апорт!» - и его друг царь прыгал за пей и, радостно скалясь, под общий хохот команды, ловил ее в воде зубами и приносил Толстому. Крузенштерн мог вынести насмешку над собой, мог стерпеть и обезьяну, гуляющую но палубе в галстуке и манжетах, но подобного издевательства над порядком не вынес. Он пересадил Толстого на другой корабль - с глаз долой...
Свое переселение с корабля на корабль Федор Иванович отпраздновал очередным распитием рома, причем собутыльником на этот раз стал корабельный священник Гедеон. Пили на равных «во здравие и за упокой», пока ион не свалился на пол «отдыхать». Толстой в это время «выкрал» из каюты капитана казенную печать и припечатал сургучом бороду батюшки к иолу. А сам уселся рядом и стал ждать, когда тот проснется. И только нон открыл глаза и хотел приподняться, Толстой, указывая пальцем на печать, прокричал ему: «Лежи, не смей! Видишь - казенная печать...» На вопрос бедного священника, что же делать, граф снисходительно предложил отрезать бороду, так как только она «опечатана», а самого Гедеона никто не держит. Тот согласился, и Толстой «всенародно» отрезал бороду «до самых корешков».
Командир «Невы» Лисянский оказался решительней Крузенштерна: он терпеть дебошей графа не захотел и поступил с ним так, как на флоте издавна поступали с преступниками: ссадил Толстого на одном из Алеутских островов (по возвращении оттуда он и получит прозвище Американец).
На острове жило племя, которое называло себя Тлинкит. Явление на берегу татуированного с ног до головы русского офицера с орангутангом потрясло туземцев настолько, что они тут же покорились ему и предложили быть их вождем. Граф задумался. А однажды (как он потом утверждал, именно 12 декабря 1804 года) ему явился во сне святой Спиридоний, покровитель рода Толстых. Во сие святой остановил графа на краю пропасти. Любой христианин решил бы, что святой Сниридоний предостерегает его от окончательного падения в пропасть порока и греха; но граф Толстой, никогда не сомневавшийся в себе, решил, что святой Спиридоний предостерегает его от того, чтобы быть царем алеутов.
Через месяц проходившее мимо острова судно подобрало графа и переправило его на Камчатку, откуда он сухим путем отправился в Санкт-Петербург.
Добирался Федор Иванович до столицы почти год. Полного и подробного описания этого путешествия через Россию - от Камчатки до Санкт-Петербурга - не существует. Жаль: граф был наделен оригинальным умом и острым взглядом и наверняка увидел огромную страну гак, как ее не видел никто.
Однако кое-что об этом удивительном путешествии до нас дошло благодаря мемуаристам, которые встречались с Толстым и записали его рассказы. Рассказы его странные - в них граф Федор Толстой предстает как первый русский абсурдист. Он вспоминает не прекрасные виды чистой, первозданной страны, не исполненные глубокого смысла сцены народной жизни, не древние монастыри, не дурные дороги и даже не стаи волков, которые вполне могли сожрать его. Все это как будто слишком обычные вещи для его ума, в котором живет постоянный азарт не столько инакомыслия, сколько инакожития.
Однажды он рассказал о старике, с которым встретился в глухой Сибири. В этом месте, посреди лесов, Толстой сделал привал и, отдыхая, выпил со стариком два литра водки. После чего «абориген» дал графу концерт фольклорной музыки образца 1805 года.
«Не тужи, не плачь, детинка;
В рот попала кофеинка,
Авось проглочу».
Спев это, старик разрыдался.
Что ты плачешь? - спросил Толстой.
Понимаете ли, ваше сиятельство, всю силу этого: авось проглочу?!