Художника вдохновил увиденный в казахских степях колоритный караван навьюченных животных, переходящих на новое пастбище. Верблюды и быки перевозят разборные части юрты: деревянные жерди уук и купольный круг шангарак, напольные ковры, скатанные в рулоны, сундуки с одеждой, покрытые сверху узорным паласом, а также войлочные настенные покрышки юрты, ленты для стягивания и украшения переносного дома. Для транспортировки одной юрты требовалось не менее трех-четырех верблюдов или пяти-шести лошадей.

Использована информация из каталога «Василий Верещагин», ГТГ, Москва, 2018

Следующий вопрос появится на сайте сегодня в 15:00

Чем занимается этот человек, что за белый шарф на него надет: как он называется и для чего он?

Расписание эфиров игры «Пазл»:
Вс, 24 июня: 23:05 перед программой «Одна» Ольги Журавлевой

The Turkmen bride was traditionally carried to the home of her future husband perched high atop a camel in a palanquin (kejebe) elaborately decorated with patches, strips of cloth, and auspicious symbols draped over a domed framework of slender branches bent diagonally from corner to corner, representing a trellis tent (yurt), the traditional Turkmen dwelling. A grand procession of family members on richly outfitted camels followed. Among the Yomut tribes in the Akhal and Balkan regions, there were three types of kejebe: one to carry the bride (dik kejebe); one for the relatives, companions, and dowry (yan kejebe); and one in the shape of a heart (yürek kejebe).

In addition, Turkmen used a special, often large covering for the neck and head of the camel. This main trapping (düýe başlyq) was constructed of felted wool, broadcloth, and occasionally ikat. A network of talismanic diamond patches connected only at their points formed a lattice-like pattern called tor köz (network). Lacking such a cover, they substituted a patchwork quilt. According to Galina Artykova, senior ethnographer at the National Museum of Turkmenistan, the düýe başlyq was hung in the place of honor at the rear of the wedding tent (tör) and remained in the possession of the younger son of the husband’s family after the festivities until needed by the next family member.

Эта сцена, по-видимому, изображает часть свадебного шествия, в котором всегда участвуют джигиты, скачущие на лошадях, верблюды,, везущие приданое невесты, и сама невеста под свадебным паланкином кещебе. Свадебные сюжетные сцены встречаются у иомутов в ковровых полосах, сотканных к свадьбе для юрты молодоженов,  а также на вышитых покрывалах на бока верблюда, участвующего в свадебном караване. На конце широкой и длинной полосы (более 15 м), опоясывающей юрту, сотканной в смешанной технике (по белому гладкому фону выткан ворсовый геометрический и стилизованный растительный узор), выполнена сцена свадебного каравана. Впереди процессии идут верблюды со свадебной палаткой и приданым, за ними  —  всадники на лошадях, собаки. Показан переезд невесты в дом жениха. Подобные же сцены изображены на покрывалах, украшающих бока головного верблюда в свадебном караване

В назначенный день свадьбы в доме жениха снаряжали свадебный поезд, состоявший из украшенных верблюдов с бубенцами, один из которых, предназначенный для перевозки невесты, украшался особенно пышно, и на нем водружалась кещебе — нечто вроде паланкина. На верблюдах восседали разряженные женщины — гелиналыщы. Этот поезд сопровождался празднично одетыми и вооруженными джигитами — атбашчъц шеи лошадей обвязывались несколькими кусками ткани (мурчали), которыми затем одаривали родственниц невесты. На верблюде, предназначенном для перевозки невесты, сидел кто-нибудь из ближайших родственниц жениха — йигит ецце (енне жениха) — жена брата жениха, его сестра. На верблюдов также грузили свертки или мешки с подарками для родственников невесты. Согласно Ш. Аннаклычеву, у йомудов енне жениха отправлялась с той целью, чтобы уговорить енне невесты не сопротивляться увозу девушки; некоторые из молодых женщин находились в свите специально для «борьбы» со сторонницами невесты. У гокленов уздечка свадебного верблюда вручалась почетному старику. На пути к дому невесты джигиты устраивали состязание в скачках, тут же вручались призы.
Иногда процессия отправлялась на арбах (текинцы), тогда шеи коней украшались погремушками с колокольчиками. Если невеста и жених жили в одном ауле, то за невестой мужчины и женщины отправлялись пешком, захватив с собой большой ковер для переноса невесты (мурчали, нохурли). У туркмен-огурджали за невестой иногда отправлялись на лодках. У нохурли, если невеста была из другого аула, ее везли на белой кобыле.
Из всех туркменских племен только у сарыков за невестой отправлялся сам жених, причем его сопровождало лишь несколько 'всадников. Отправлялся он ночью, в то время как у других туркмен описанный выше свадебный поезд оправлялся утром (днем).
Увоз невесты из ее дома в дом жениха у туркмен носил характер как бы насильственного действия, происходила шуточная борьба за нее, ее «силой» отнимали у родных. Этот обычай принимал у различных групп туркмен разные формы. Текинцы (Овезбердыев), например, при приближении свадебного поезда к аулу невесты бросали в прибывших комья земли и тухлые яйца, всадники отвечали на это стрельбой в воздух.
У других групп туркмен поначалу все обстояло мирно. Приезжих приглашали в юрту и угощали, они отдавали привезенные с собой подарки, выставляли привезенное угощение (йомуды, огурджали, гоклены). У салыров глава поезда обращался к родителям девушки с просьбой отдать ее; тогда енне невесты присаживала свадебного верблюда, а материнский дядя невесты брал его за узду — им преподносили подарки; у огурджали и гокленов представители жениха по обычаю спрашивали разрешение увезти невесту, на что и получали согласие.

Художника вдохновил увиденный в казахских степях колоритный караван навьюченных животных, переходящих на новое пастбище. Верблюды и быки перевозят разборные части юрты: деревянные жерди уук и купольный круг шангарак, напольные ковры, скатанные в рулоны, сундуки с одеждой, покрытые сверху узорным паласом, а также войлочные настенные покрышки юрты, ленты для стягивания и украшения переносного дома. Для транспортировки одной юрты требовалось не менее трех-четырех верблюдов или пяти-шести лошадей.

Использована информация из каталога «Василий Верещагин», ГТГ, Москва, 2018

Т. Фельгенгауэр
― Тогда сейчас неожиданный переход к истории с Третьяковской галерей. Где не разрешают водить экскурсии без аккредитации.

А. Красовский
― Нет, экскурсии экскурсиями, а аккредитация аккредитацией. Во-первых, речь идет не о том, что там экскурсии запрещают водить, а том, что там людям вообще сейчас запрещают разговаривать друг с другом.

Т. Фельгенгауэр
― Нет, сейчас пришло разъяснение от зам. директора, говорят, что новые правила проведения экскурсий не призваны ограничить свободный обмен мнениями.

А. Красовский
― А что они призваны ограничить, там же очевидно, люди пишут вещи понятные. Это видно. А потом после того как люди пишут, рассказывают свои собственные впечатления, они пытаются делать какой-то там бессмысленный пиар в каких-то не очень популярных блогах. Я просто хочу сказать, что, конечно, это абсолютно не профессиональные люди управляют этим удивительным музеем. Но самое главное — люди дико высокомерные. В первую очередь, потому что они считают Третьяковскую галерею каким-то выдающимся музеем. На самом деле, конечно, давайте положим руку на сердце. Третьяковская галерея это абсолютно провинциальный музей провинциального искусства. Куда, например, вы можете, в Вашингтоне таких несколько, вы можете прийти в любой музей…

Т. Фельгенгауэр
― В Вашингтоне вообще очень много хороших музеев.

А. Красовский
― Безусловно.

Т. Фельгенгауэр
― И Третьяковка прекрасный музей.

А. Красовский
― Тоже хороший музей. Но это музей категории В, это не Лувр, не Эрмитаж, не Metropolitan Museum, это не Прадо, это музей русского искусства. Спросите у любого мексиканца, голландца, американца, кто такой Саврасов. Кто такой например, кто у них там еще выставляется. Васнецов. Или вот у них сейчас там…

Т. Фельгенгауэр
― Верещагин.

А. Красовский
― Кто вот эти выдающиеся известные всему миру художники.

Т. Фельгенгауэр
― Врубель.

А. Красовский
― Друзья мои, давайте реально смотреть на вещи. Это музей, который вообще не имеет права вводить никакие ограничительные и запретительные меры. Потому что он интересен исключительно для внутреннего пользования. Это музей, в котором на самом деле как мы видим, выставки подобраны исключительно в пиаровском, а не в искусствоведческом вообще ни в каком, в неинтересном для любого ценителя искусства виде. Это исключительно пиар. А давайте мы сейчас хайпанем и покажем вот всем этим людям, которые готовы с утра выстроиться, пенсионеров в многокилометровые очереди, вот какого-нибудь там Сурикова. Но, ребят, это все смешно. Это на самом деле смешно. И когда люди, которые делают смешные выставки, пытаются еще вводить драконовские ограничения для того, чтобы люди, которые хоть что-то про это искусство могут сказать, друг с другом общались, это я считаю просто преступление. Против, например, города Москвы. А еще самое по поводу директора этого музея удивительное, я заметил, когда там этот сумасшедший человек набросился на полотно выдающегося, величайшего художника на планете Репина «Иван Грозный и его сын», она дала пресс-конференцию, я имею в виду директора Трегулову с требованием ужесточить наказание. Вот любой человек, который дает сразу же пресс-конференцию, вместо того чтобы обеспечить охрану произведения искусства, требует ужесточить наказание, этот человек не имеет права руководить музеями. Этот человек должен руководить тюрьмой. В городе Москве есть несколько тюрем, прекрасных, им тоже нужно развитие. Бутырская тюрьма, например, «Матросская тишина». Лефортово. Водник. Вот я считаю, что Трегулова и вместе с ней там есть очень профессиональные люди, которые пришли сейчас работать, они известные музееведы, искусствоведы. Вот Алена Долецкая, если я правильно понимаю, сейчас работает в Третьяковской галерее.

Т. Фельгенгауэр
― Не знаю.

А. Красовский
― Я знаю точно. Вот может быть им как раз туда пойти работать.

Т. Фельгенгауэр
― История же не только про Третьяковку. Потому что Пушкинский музей тоже собирается вводить специальные бейджи и прочее.

А. Красовский
― Возможно, я еще раз говорю, вопрос не в том…

Т. Фельгенгауэр
― Пушкинский музей тоже может быть, считаете категорией В.

А. Красовский
― Вообще музей, в котором главная экспозиция это огромные пятиметровые гипсовые копии подлинников, это не очень музей. Но давайте мы все-таки оставим тоже искусствоведам. Я считаю, что любые ограничения на обмен мнениями в любых группах, не превышающих пять человек, которые точно не являются экскурсиями или являются экскурсиями действительно персональными, которые проводят обычно очень профессиональные выдающиеся ценители или специалисты. Никакой музей мира не имеет права этим людям запрещать общаться. Представьте себе, например, есть прекрасный человек Глеб Смирнов. Знаете вы такого. Который водит экскурсии по Венеции. Вы можете себе представить историю, где бы Глеб ходил, а ему бы говорили: вот здесь вы не можете разговаривать по-русски вообще. Вы наверняка здесь какой-нибудь экскурсовод, где ваш бейдж.

Т. Фельгенгауэр
― В Таиланде так.

А. Красовский
― Значит, если вы хотите, чтобы ваше пространство вы могли сравнивать только с какими-нибудь Таиландом или Ираном, значит, ну вот у вас такие руководители как Трегулова. Я честно считаю, что это позор. В первую очередь я считаю, что это позор именно потому, что это искусство на самом деле исключительно все для внутреннего пользования. Оно никому больше не нужно вообще. Это как музей американской живописи 19-го века. Это никому кроме американцев не интересно. Понимаете.

Т. Фельгенгауэр
― Если бы это было интересно всему миру…

А. Красовский
― Если бы это было интересно всему миру…

Т. Фельгенгауэр
― Тогда какие-то другие правила.

А. Красовский
― Да конечно. Тань, конечно, да. Если бы сюда невозможно было купить как в музей Ватикана билет, действительно и тебе приходилось бы записываться в очередь на электронную очередь за полгода, пытаясь из Токио и ты специально бы летела в этот Ватикан, чтобы посмотреть «Сикстинскую капеллу», тогда, наверное, это немножко другое. Хотя, честно говоря, я сам присутствовал на частной экскурсии по музеям Ватикана с человеком, который никакого бейджика никогда не имел. И никому в голову в Ватикане не пришло бы у него спросить этот бейджик. А уж итальянцы они такие проворы. Так что то, что они сейчас делают это говорит, во-первых, только о том, что экскурсии там будут только на русском языке, друг с другом. Потому что больше это никому не интересно. Это единственный язык, который могут понимать люди, которые охраняют, например, Васнецова. Потому что никакого другого языка они, естественно, не знают. А самое главное, что люди, которые дико жадные и пытаются заработать копеечку буквально на всем. Ну куда вам еще, вы и так богатые. Прям видно по вашим лицам, какие вы прям богатые. Прям богатеи. Но если также сделает…

Т. Фельгенгауэр
― Не надо завидовать.

А. Красовский
― … ГМИИ имени Пушкина, который уже оттяпал три квартала в городе Москве, то это тоже я считаю, будет преступлением. Вместо того чтобы сделать прекрасный действительно квартал в городе Москве, действительно квартал для людей, они там устроили бесконечное количество своих особнячков и музейчиков, в которые никто не ходит.

После удаления Цицерона в ссылку, Клодий приказал разграбить его имения и разрушить дом, который затем купил полуобгоревшим и воздвиг на его месте храм.

Клодия, который успел возвести на том месте свой дом (а не храм, кстати, как обещал), обязали вернуть землю и выплатить Цицерону огромную денежную компенсацию.